|
Дж. К. Ролинг «Гарри Поттер и Орден
Феникса»
Москва РОСМЭН 2004
Перевод: В. Бабков | В.Голышев | Л. Мотылев
Когда в полночь 21 июня 2003 года —
ночь с пятницы на субботу — в английских
книжных магазинах начали продавать пятый том «Гарри Поттера»,
это было
завершением нетерпеливого всенародного ожидания; к тому моменту
Дж.-К.Ролинг
уже на два года отставала от заявленного графика выдачи на-гора
новых порций
национального литературного достояния. Книга под названием
«Гарри Поттер и Орден
Феникса» оказалась самой длинной, мрачной и морально
неоднозначной из пяти, но
произвела весь положенный набор сенсаций: самая тщательная
охрана текста от
незаконной публикации фрагментов (человека, нашедшего несколько
листов из
середины книги на улице, засудили за то, что он не сдал их в
полицию), самый
большой в мире первый тираж (13, 5 млн копий), самая оперативная
в истории
рецензия (книжные критики Guardian разодрали доставленный
курьерами экземпляр на
пять частей и успели поставить статью в десятичасовой утренний
выпуск).
В России «Поттер» еще не настолько въелся в подкорку, чтобы о
нем непрерывно
писали на первых страницах общенациональных газет. Первый тираж
составил 500000
— огромная цифра для нашего рынка, но в Великобритании столько
же заказов на
«Орден» было предварительно сделано через Интернет. Перед
назначенным на 7
февраля выходом русского перевода, кроме анекдотичной акции
«Заключи контракт с
Гарри Поттером», у нас обсуждается только одна вещь — перевод.
Каждый из
предыдущих четырех томов пробивался к носителям русского языка
своим
собственным тернистым путем. На перевод первого тома был
объявлен открытый
конкурс, который выиграл до тех пор никому не известный Игорь
Оранский. Его
вариант был встречен такой разгромной критикой, что к выходу
второго тома
издательство подготовило новую редакцию первого, в которой от
первоначальной
осталось довольно немного. Как будто для контраста, вторую и
третью книги
переводил известный и уважаемый специалист — профессор Марина
Дмитриевна
Литвинова, из-за этого ставшая чуть ли не главным злодеем
российского Интернета.
Ей ставили в вину многочисленные фактические ошибки, искажение
смысла и —
единственное неопровержимо доказуемое — разжевывающие мораль
добавки в текст
Ролинг. Четвертую книгу, тоже немаленькую, Литвинова переводила
не одна, а вместе
со студентами своего семинара, и к обычным упрекам добавились
еще и нестыковки
между главами. Для перевода пятой РОСМЭН призвал аварийную
бригаду из трех
российских переводчиков высшей лиги — Виктора Голышева,
Владимира Бабкова и
Леонида Мотылева, на чьем счету значатся образцовые русские
варианты Фолкнера,
Акройда и Капоте. Накануне выхода отечественного «Гарри Поттера
и Ордена
Феникса» Виктор Петрович Голышев делится своими соображениями о
Поттере,
Ролинг и искусстве перевода вообще.
- А вы раньше Ролинг читали?
- Да боже упаси, мне ж не восемь лет. Прочел летом подряд все
четыре книги.
- По-русски или по-английски?
- А зачем мне по-английски читать, мне же не для сюжета надо, а
для того чтобы
знать, какие у них имена и названия мест.
- Там же еще все по-разному, в разных книгах…
- В общем все единообразно. В какой-то книжке был небольшой
сбой, ну и в первой
все совсем по-другому. Я сперва ориентировался больше на первую
книжку, но потом
пришлось договариваться с Леонидом Мотылевым и Владимиром
Бабковым, и в
результате получилось что-то среднее.
- А издательство ставило какие-то условия — на чем основываться?
- Нет, они вообще не в курсе были. Вы понимаете, это все так
быстро происходило, что
издательство вообще не вмешивалось. Нас наняли, и за четыре
месяца надо было это
сделать. Скорость, конечно, слишком большая, я все лето не
вставал со стула. Там по
шестнадцать листов получилось, это возможно, хоть и напряг.
Вообще, скорость в
новые времена увеличилась, я когда-то считал, что у меня в
среднем получается
десять листов в год. Сейчас, конечно, с такой скоростью нельзя,
зубы на полку
положишь.
- А как вам все-таки четыре книги?
- Ну, мы их прочли вместе с сыном Андреем, ему тогда было шесть,
он тоже раньше
«Поттера» не читал. До этого он вообще ничего сам не читал
глазами, только ушами, а
тут вот за компанию справился. А я прочел совсем не мучаясь.
Иногда берешь книгу,
и с третьей страницы понятно, что это лажа, что человек
выдрючивается или что это
тебя не касается. А тут видно, что это касается всех, на
каком-то архетипическом
уровне. Преследование, война, ощущение опасности — они в каждом
человеке
заложены. Вот мне Уэлша предлагают переводить, но мне до фени
эти их
наркоманские дела. А тут никаких физических противопоказаний
нет.
- Но все же книга для восьмилетних?
- Нет, я, вообще-то, не считаю, что эта книга для такого
возраста. Мрачноватая она. А
мы тут недавно на леваке едем, и он, взрослый малый вроде вас,
тоже говорит, что
читает. Читают и достаточно серьезные люди — я не знаю почему,
если честно… Для
взрослых тут, по-моему, слишком много волшебства. А детям прежде
всего интересны
школьные дела — плохой учитель, хороший учитель.
- Тираж нового «Поттера» — полмиллиона. Вы когда-нибудь
переводили книгу с таким
первым тиражом?
- Нет, триста тысяч максимум, Фолкнер. То есть потом за миллион
переваливало,
после многих изданий, но чтоб первый тираж полмиллиона — такого
не было. Нет,
было — году в 1988-м Оруэлла так издавали, “1984”.
- А по пресс-релизу — так все семьсот тысяч.
- Да-а-а… А вам не кажется, что она скучновата против прежних?
- Вообще, она на меня довольно тяжелое впечатление произвела.
- А
сложно было
втроем переводить?
- Да можно было и одному перевести, так в каком-то смысле и
короче, потом сводить
не надо. Но проблем никаких не было, мы же примерно друг друга
знаем: одинаково
все скучные люди, во всяком случае, взрослые переводчики, жаргон
вставлять не
будут. Это же написано как взрослый роман, довольно таким
аккуратненьким чистым
языком.
- Но средним.
- Средним. Но ведь так и должна популярная книга писаться. Так,
как Андрей Белый,
писать не надо. В этом смысле проблем не было, никакого колорита
особенного там
нет. Ну, кто с кем на ты, кто с кем на вы, кого как зовут и что
как называется — это все
надо обговаривать, на это уходит лишнее время. Там, например,
есть такая комната,
которая появляется, когда и где нужно, “room of requirment”
по-английски, я очень хотел
назвать ее «потребная комната», но ребята и редакция решили, что
лучше
«выручай-комната». Такие вещи приходится уступать, мы даже
голосованием иногда
решали. А так, я не знаю, конечно, про Бабкова с Мотылевым, но я
знаю, какие
проблемы у меня были. Все время с ремарками: они там всегда типа
«сказала она,
глядя в окно». По-английски это нормально звучит, а по-русски
быстро надоест, так что
приходилось выкручиваться. Пишет она довольно аккуратно, со
строением фразы
никакой волынки нет. Что хочет сказать — все понятно. Иногда мне
казалось, что она
слишком много объясняет. Но, наверное, так и надо: не все быстро
соображают. В
этом тоже, видимо, секрет популярности.
- А вот ваши предшественники, наоборот, вставляли дополнительные
объяснения.
- Да, они вставляли. Мы этого, конечно, не делали.
- А вы с ними не говорили, зачем они так поступали?
- А мы их не знаем. То есть я знаю фамилию Литвиновой, пару раз
ее видел, но
никаких отношений у меня с ними нет.
- Слава богу, что нет отношений. Наверное, это не очень приятно,
когда тебя просят
доделывать работу за других.
- Знаете, на даче Андрей рассказал соседским детям, что здесь
переводят Поттера, и
они потом спрашивали у моей жены, не Литвинова ли ее фамилия.
Они решили, что
она ушла в декрет, а я теперь за нее перевожу.
- А как вам их перевод?
- Знаете, ты читаешь, чтоб узнать, как Долгопупса фамилия, как
Снегга фамилия —
хотя непонятно, с какой стати он Снегг, Снейп тут больше
подходит, — а не для того,
чтобы чужие переводы оценивать. Я даже не могу сказать, что они
плохие.
- Но вам было не обидно вставлять чужие слова в свой перевод?
- Совершенно не обидно. Это правила игры: ты играешь в футбол,
там же нельзя
забивать рукой. Ты знаешь, что люди читают эту книжку уже пятой.
Потом, мне
кажется, что напридумано там очень много и очень хорошо, и если
бы я сам
выдумывал, было бы хуже. Там много народу было, да и мозги у них
поживее. А если
какие-то вещи в первый раз не нравятся, то после второго или
третьего раза оно так
слипается с образами, что не замечаешь. Иногда, может, там и
есть шероховатости,
но если бы были плохие переводы, их не читали бы в таком
количестве. Я считаю,
книжку загубить можно любую. Там есть свои изъяны, но и у нас
тоже свои есть.
Однако то, что ты переводишь вместо тех, кто переводил раньше, —
это неприятно,
потому что подразумевается, что ты должен перевести лучше. Это
колоссально
неприятная обязанность, перевести лучше, это же не спорт, чтобы
пробежать быстрее,
чем сосед. Переводишь как умеешь, вот и все.
- Но ведь когда вокруг книги так много поклонников, проблема в
том, что потом люди
сядут и будут сверять текст слово за словом. Не страшно?
- Что касается массовости, неприятностей следует ожидать. Потому
что когда тираж
три тысячи и ты кому-то не угодил, никто и не узнает. А тут, да
еще когда все в
Интернете висит, конечно, будут ругательства какие-то. Но я еще
лет двадцать пять
назад решил, что я зависеть от этого не могу — похвалят там или
нет. Я же примерно
знаю, чего это стоит. По рассеянности или из-за детского крика я
мог фразу
пропустить, но вообще — я действительно слово в слово перевожу.
Очень редко,
когда два эпитета рядом, можешь один оставить, и то — это не тот
случай,
красочности особой нет. Не то, что с Томасом Вулфом происходит,
когда он пишет
пять эпитетов, а ты можешь то же самое сделать в трех, иначе
по-русски уже
блевотина начнется. А что касается ошибок, непонимания, ну,
обычно одна-две
бывает.
- На восемьсот-то страниц.
- Знаете, я переводил всю жизнь, а потом вдруг перевел вместо
«Майкл» —
«Михаэль», или ланиты с персями перепутал, был такой случай. А
так — система у нас
у всех троих довольно добросовестная. И редактор у нас — такая
квалифицированная
дама, в «Худлите» работала. А то я тут работал с одной дамой из
новеньких, которая
самодеятельные песни поет. Она мне, «к примеру» как слишком
разговорное на
«например» исправляла, «помимо» на «кроме», а гиперболу — на
параболу. Такого у
нас уже навалом, но это не тот случай, хотя у нашей было мало
времени очень. Но
даже при самом рабском отношении к тексту, какое у нас троих
есть, текст смещается.
Волей-неволей ты все равно вкладываешь свой языковой опыт и
жизненный тоже.
Если ты не видел, как люди спотыкаются или взмахивают руками, ты
этого не
переведешь. А опыт у всех разный. Поэтому сказать, что это —
правильный перевод,
а то — нет, нельзя. Можно сказать, плохой или хороший,
по-твоему, а разговоры про
адекватность — это все фигня.
- А шестую книгу будете переводить?
- Ну, я не знаю. Если предложат.
- А она будет еще мрачнее.
- Это меня не пугает. Я когда «Свет в августе» переводил, там у
бабы голову отрезали,
у меня спрашивали, не страшно ли. А я говорю: я ж перевожу, а не
кино снимаю. Нет,
общий тон такой, конечно, пропитанный опасностью. И кончается
побоищем и на
полуслове, чтобы можно было продолжать. Но я вообще мрачные
книжки люблю.
- А переводить было приятно или просто работа?
- Работа. Но в каком-то возрасте все становится работой.
- А что было приятно переводить?
- А приятно то, что для себя, за копейку. Вот последний был
такой Гаррисон.
- Гарри Гаррисон?
- Да нет, Джим Гаррисон, вы, наверное, и не читали.
- С такой работой, как «Поттер», душевной связи не образуется?
- Когда душевная связь образуется, это очень отравляет, как у
меня с “1984”. Будто
болеешь, натурально. А так у Бабкова однажды спросили: «Как вы
переводите?» Он
сказал: открываю словарь, смотрю слово и думаю, можно его
поставить или нет.
ВВЕРХ |
