|
Александр Баршай |
|
|
|
||
|
Моё мнение по поводу нижеприведенных фактов не совпадает с
мнением автора этой статьи и высказано ниже. Александр Баршай Резонанс В ЗАЩИТУ МАНДЕЛЬШТАМА Внимательно и с большим интересом слежу за публикацией фрагментов книги Наума Ваймана и Иосифа Фридмана «В железной рубахе» («Окна» за 22-е и 29-е сентября). Интеллектуальная дискуссия, которую ведут авторы переписки из Иерусалима и Москвы, затрагивает очень сложную, тонкую и болезненную сторону творчества Осипа Мандельштама – отношение поэта к иудаизму и еврейству. Вольно или невольно участники дискуссии выступают в ней в роли «доброго» (Наум Вайман) и «злого» (Иосиф Фридман) следователей, стремящихся к одной цели – любыми способами вырвать у «подследственного» необходимую им истину. Я отвожу Науму Вайману условную роль «доброго» следователя, в отличие от «злого» Иосифа Фридмана, поскольку Вайман, как мне кажется, считает, что хотя Мандельштам и тяготился своим еврейством, но все же не отрекался от него. Фридман же, в отличие от своего оппонента, утверждает (возможно, в страстном полемическом запале), что Мандельштам не только чурался своего еврейства, но и «отказывает евреям в праве на существование», что он «лелеял мечту» о физическом прекращении существования евреев, само их пребывание на земле казалось ему «противоестественным» и «лишним». На чем же основывает этот свой, более чем смелый, вывод Иосиф Фридман, позволивший даже сопоставить позиции по еврейскому вопросу Гитлера и Мандельштама с Пастернаком? (Хотя, заметим в скобках, что уж в этом-то вопросе – Пастернак и Мандельштам находятся на разных полюсах, то есть, как говорят в Одессе, это две большие разницы). Итак, свои нелицеприятные для Мандельштама заключения «следователь» Фридман выводит из «показаний» самого «подследственного», то есть, из его же стихотворения «Где ночь бросает якоря…». По собственному признанию Иосифа, он приводит эти стихи Мандельштама «навскидку», что, во-первых, сразу же ощущается, а, во-вторых, - и это намного существеннее - приводит к принципиальной ошибке исследователя. Начну с «во-первых». Достаточно внимательно прочитать текст стихотворения Мандельштама «Где ночь бросает якоря…» (смотри, например, «Осип Мандельштам. Сочинения», том первый, Москва, издательство «Художественная литература», 1990г., стр.304), чтобы удостовериться, что они приведены с ошибкой. В четвертой строке второго восьмистишия (а не четверостишия, как у Фридмана) вместо авторских слов «В свои повапленные гробы», значится «В свои поваленные гробы», что, согласитесь, не одно и то же. Недаром же в комментарии к стиху указано: «Повапленные – покрашенные снаружи». В связи с этим мне вспомнился анекдот из рассказа Дины Рубинной «Один интеллигент уселся на дороге», героиня которого – корректорша - прозевала подпись под фотографией «дубовый член первобытного человека» вместо «долбленый челн первобытного человека». Поэтому не буду слишком придираться. Возможно, и в нашем случае, это просто случайная ошибка. Но вот что явно не случайно – это то, что И.Фридман вырвал приведенные стихи не только из контекста и текста, но даже из предложения. Приведя двенадцать последних строк стихотворения, он «поскупился» воспроизвести четыре первых, в которых, собственно, и содержится ответ на вопрос, кому адресованы эти якобы «гнусно физиологические», «самоненавистнические» стихи поэта-еврея, «опустившегося» до страшного поклепа на своих братьев-евреев. Вот эти начальные строки: Где ночь бросает
якоря И далее по тексту. Так к кому же обращены эти жестокие, безжалостные, пророческие слова?: Для вас
потомства нет – увы!- Адресат поэта указан ясно: «Сухие листья октября, глухие вскормленники мрака». Нет сомнения в том, что в стихотворении, написанном после октября 1917 года, после того, как Мандельштам совершенно однозначно выказал свое отношение к событиям этого года – «Когда октябрьский нам готовил временщик / Ярмо насилия и злобы…» или «На голову мою надену митру мрака» - обращение «сухие листья октября» (а почему не сентября или, скажем, ноября?) и «глухие вскормленники мрака» может относиться только к творцам октябрьского переворота в России. Переворота, принесшего стране и народу невиданное насилие, ужас и мрак. Ну, а поскольку в стихотворении речь со всей очевидностью идет все-таки о евреях – «Вам чужд и странен Вифлеем, / И яслей вы не увидали» - нетрудно понять, что обращено оно к еврейской части вожаков октябрьского переворота, которая, как известно, и что бы там ни говорили, была очень и очень значительной. Таким образом, стихотворение Осипа Мандельштама – это, быть может, первое в российской истории публичное проклятие и осуждение евреев (а не еврейского народа вообще), принявших активное участие в большевистском восстании 1917 года. Понятно, что это не примитивный политический текст, не публицистика в стиле Солженицына, не прокламация, нет! Это поэтическое, философское, пророческое проклятие, тем более тяжелое, что обращено оно к соплеменникам. Да, тяжело, тяжко было Мандельштаму ощущать свое еврейство. А кому легко? Быть евреем вообще тяжело. Но это очень и очень далеко от самоненавистничества и антисемитизма. Вот, как мне кажется, следовало бы прочитать стихотворение «Где ночь бросает якоря…». Вообще, в связи с перепиской Ваймана и Фридмана по поводу Мандельштама уместно вспомнить высказывание Надежды Яковлевны Мандельштам из ее «Второй книги»: «Некоторым сочинителям стихи Мандельштама кажутся таинственными сгустками, которые необходимо расшифровать, подобрав дюжину ключиков. Этим сочинителям обычно «чужд и странен Вифлеем», но его не заменить ключиками. Чтобы понимать стихи, нужны не ключи, но ощущение целого, которое постепенно углубится, и тогда раскроются детали…». Она, конечно, права, Надежда Яковлевна. И все-таки хорошо, что опубликована переписка Ваймана с Фридманом. Читать их спор интересно. К тому же в споре, как известно, иногда рождается истина. С уважением Александр Баршай |
||
|
||
|
|
||
