Но Рабиновичу было не до индюшатинки: приступ тяжелой ностальгии рвал его сердце и теснил грудь. Все ему было не в кайф "в этой вашей Израиловке".

Хозяин, большой физиономист, решил, что кислая морда у клиента, должно быть, с похмелья, и предложил огурчики.

Огурчики, все один в один, купались в пластмассовом тазу с рассолом, крепенькие, веселые, боевые... Остро отточенным ножом с длинным и тонким лез­вием хозяин отсек пол-огурчика.

Рабинович и пробовать не стал. Отшатнувшись от огурца, как ортодокс от свинины, он голосом, полным яда, вопросил:

-  У вас есть человеческие огурцы?

Хозяин не понял. Да и где уж ему понять загадочную русскую душу Рабиновича!

Мы же напомним читателю историю советских огурцов. Те, которые Сура солила сама еще до перестройки, были, пожалуй, не хуже этих израильских, даже лучше. Так что кого-кого, а нашего Рабиновича огурчиком не удивишь... Но когда цены на базаре прыгнули, можно сказать, в космос, на столе Рабиновичей по­явился готовый, государственной засолки магазинный огурец. Во-первых, гро­мадный, во-вторых, изуродованный, в-третьих, мягкий и, в-четвертых, он не хрустел на зубах, а пищал и поливал подозрительной жидкостью грудь, скатерть и окружающих гостей.

Говорят, "в семье не без урода". Этот урод-огурец прижился в семье Рабиновичей и стал, можно сказать, украшением их семейного стола. Вот почему сегод­ня, стоя над пластмассовым тазиком с безмятежными израильскими огурчиками, Абрам Моисеевич с острым чувством тоски и жалости поминал как родного "того огурца".

-   Картошку будете брать? - спросил хозяин уже с некоторой осторожностью. И наткнулся на безжалостный взгляд клиента:

-  Е-с-ссть б-белая. Есть розовая. Белая с розовыми глазками...