ПОХИЩЕНИЕ КОЗЛА
РАССКАЗЫ

Рождество

Я родился на берегу Атлантического океана,
в семье стюардессы и адвоката, рано
утром. В тот день погода
резко улучшилась, и большая часть народа
решила, устав на ненастья охать,
лучшую часть викенда в воде угрохать.
Мы снимали квартиру в большом и красивом доме,
на шестом этаже. Лепнина снаружи вдоль и
поперек украшала стены: смешные лица
голых младенцев и женская грудь из гипса.
Домовладельцы напоминать любили,
что этот дом построен в таком-то стиле.
После родов у мамы испортились почки, и она пополнела.
Потеряв работу, сначала она хотела
кончить курсы, – не помню чего, – но отец был против:
он велел ей сидеть со мной и забыть о другой работе.
Он любил вечерами лежать на диване, о чем-то шептать сердито
и смотреть телевизор, продумывая защиту.
Позже он умер. Его хоронил священник,
с которым по пятницам он играл в бридж и проигрывал много денег.
Помню, как они спорили страстно, смотрит ли Бог
CNN и Discovery channel. Часто
он входил ко мне в комнату проверить дневник, тетради.
Вздыхал, говорил “О Боже!”,
и просил поскорее выгулять нашего дога, который стонал в прихожей.
Думаю, смотрит. Как все. Как никто. Вообще, норовит быть ближе
к людям. Читает газеты – как там на бирже
акции местных компаний? И деньги прячет
в банке, что понадежней. Бьет баклуши на пляже, усыпанном множеством тел,
как газета словами, и каждое что-то значит,
и, взобравшись на небоскреб, озирает свои владенья,
где звенит телефон с известием о моем рожденьи.
где звенит телефон с известием о моем рожденьи.

К содержанию

Из Шекспира

1.
Так значит я – бесчувственный урод,
который, надо думать, шутки ради,
реестр твоих пленительных красот
зачитывает каждой встречной бляди?
Неблагодарная! Да я всем подлецам,
тебя сравнившим со свиньей в корыте,
не мешкая по морде бил, и сам
страдал частенько от подобной прыти.
Опасен мордобития экстаз!
Все потеряв, я верил дерзновенно,
что приобрел твоих чудесных глаз
свет благосклонный и благословенный.
Но, к сожалению, на этот раз
совсем погас мой символ веры скверный.

К содержанию

2.
Мы разошлись, как в море корабли.
Лазурна волн шумящая безбрежность.
Барашки белых облаков вдали
пасутся скученно и блеют нежно.
Сих звуков нежных мелодичный строй
От приступов излечивает рвотных,
но не завидуй – ибо голос твой
не хуже, чем у остальных животных.
Сей комплимент с той палубы прими,
где нежный я, врачей доктрине верен,
спешу принять загар и, веришь ли,
ни с кем делить шезлонга не намерен.
Прогулки эти телу не во вред,
когда проблем с морской болезнью нет.

К содержанию

3.
Когда, устав от суеты земной,
я этот мир решу навек оставить,
из жен земных возлюбленная мной
жена последней прихоти не в праве
лишить меня, и не пускать туда,
в ту область, где костей печальных гравий
другой, пусть и не столь прекрасной даме
взор нежит без особого труда.
Ах, глупая! Я пошутил. Зачем,
ко мне прильнув, ты думаешь украдкой,
что этот сгусток жил и теплых вен
смерть у тебя отнимет без остатка?
Как бы не так – ее объятий плен
ничто, в сравнении с твоею хваткой.

К содержанию

***
Жизнь устала от дневного шума,
лишь огонь пылает в тишине.
У камина сидя я икнула. –
Это милый вспомнил обо мне.

Вспомнил наших первых встреч случайных
странную невнятность и тщету,
непонятность слов необычайных
и стыдливых взглядов правоту;

то, как в жестах исподволь сквозила
обреченность и покорность та,
миновать которую не в силах
небом обрученная чета.

По слогам невнятным, приглушенным
мы учили наших тел букварь,
чтобы много позже отрешенно
бросить их на жертвенный алтарь.

Разжигая яростное пламя
радости пьянящей и крови
возбужденной, мы вдыхали сами,
что с такой настойчивостью жгли.

Но теперь, увы, и эта милость
пеплом поросла. Камин остыл.
Ночь тиха. Икота прекратилась.
Это милый обо мне забыл.

К содержанию

***
Ты не умрешь от скуки, но от злости
наверняка. Умерь же злобы пыл:
поклонникам перемывая кости,
будь снисходительна к костям моим.
Наждачкой грубой драить их не надо
и в придорожных лужах полоскать,
--им ключевой воды милей прохлада
и нежных рук волнительная стать.
Когда-нибудь настырный археолог
в земле сырой отыщет мой скелет
и убедится – мертвеца такого
ухоженнее и прекрасней нет
и не было. Когда же я воскресну,
останками сухими шевеля,
и поплетусь в какое-нибудь место
спасенья ради и блаженства для,
тогда тебя и всех твоих подружек
(мне долго ждать пришлось) пронижет дрожь,
и дикий возглас вырвется наружу:
“Ах, как хорош, мерзавец! Как хорош!”

К содержанию

***
Когда волнуется стареющая дева
о том, что на полях ее страны
уж кончился давно период сева,
а урожая всходы не видны,
и земледелец в траурном плюмаже,
взирая на предмет своих забот,
сначала шепчет грустное “когда же?”,
потом молчит и долго веки трет,
оплакивает участь урожая,
трет веки и рыдает, голосист,
--речей твоих напыщенность какая
уныния утешит скорбный свист?
Да что ты в женском сердце понимаешь?
Ты и в мужском – плохой специалист.

К содержанию

***
Изобретатель дудочки чудесный,
каким еще блаженством одарить
ты мог бы вещества оплот древесный
иль тростника связующую нить?
За благодарностью не далеко ходить.
Поверь, тебе признательны потомки,
ведь услыхав дуделок голос звонкий,
они тебя спешат благодарить.
Им очень хорошо, когда такое
тревожит душу счастье продувное,
и кровоточит нежный сердца струп,
и бледное мышц лицевых устройство
изображает радость.
Это свойство
уже открыл изобретатель губ.

К содержанию

* * *
Жилища праздного убогие углы
и тело вязкое в своем ночном халате.
Печаль уместится на острие иглы,
а сердца человека ей не хватит.

Задернуть резко шторы, вздрогнув аж,
и звуки голоса, привыкшего к потере
не только веры, тихо “Отче наш”
выводят, как затравленные звери.

На свете все уже произошло
и будет вечно длиться: крик вороны,
затмение луны, твое окно
задернутое в целях обороны,
мысль о блаженстве вечном, цифра три,
качелей скрип, вкус меда, жажда власти,
или того, что у тебя внутри
стенает преданно и сердце рвет на части.

К содержанию

* * *
Воздаяние скоро за все прегрешения наши.
Обвинительных слов впечатляющ внушительный свиток.
Я сжимаю в дрожащей руке одиночества чашу
и неведомой грусти вкушаю прозрачный напиток.

Смерть – еще один способ от скуки избавиться вязкой,
и делить с мертвецами волшебное марево речи,
удивляясь тому, как легко напрягаются связки,
и улыбка, лицо покидая, сползает на плечи.

К содержанию

* * *
Все умерли. Свободная жилплощадь
чиста и хороша. Уж года три
никто здесь слов исподних не полощет
в корыте слуха с трещиной внутри.

И пусть вода еще бормочет в кране,
Бог-весть зачем напоминая речь,
ей не на кого маятой рыданий
досаду и уныние навлечь.

Теперь, когда опустошенья лапа
всю грязь и хлам ненужный убрала,
а в туалете появился запах
сырой воды и ржавого тепла,
воскликнуть впору, на изнанку речи
восторга выворачивая дно:

“Как хорошо, что возмущаться нечем.
Как хорошо, что нету никого”.

К содержанию

* * *
Нефть скоро кончится. Внемли моим речам
взволнованным. Доподлинно известно,
что водородных двигателей гам
унылую заполонит окрестность
и вытеснит ненужное.
Вчера,
там, на бензоколонке безнадежной,
противный дождь лил с ночи до утра,
и серый кот, ощупав осторожно
ступени влажные, поспешно исчезал
в стеклянной будке, баловень усатый.
И женщина, которой я отдал
не сердце, нет, но всю свою зарплату,
пробила чек и улыбнулась.
Ах,
что мне еще для счастья нужно. То есть,
для счастья полного? – Ежевечерний страх
о новом дне, запятнанная совесть
и негостеприимная земля,
где не укрыться тканью разговора
от холода.
Как и любовь моя,
жизнь скоро кончится под нервный шум дождя
и мирное гудение мотора.

К содержанию

* * *
Пришла пора, когда земле осталось
опавших листьев пышное рядно,
чья траурная старость и усталость
неотделимы от меня давно.
И сумрачен печальный воздух хворый,
и на исходе сумрачного дня
тепла остаток похищает холод
ночной, дыханью моему родня.
Приятна мне родства такого милость,
и радостен того довольства пыл,
когда, вдохнув осенней гнили сырость,
я умиранья свежесть ощутил.
Молчанье птиц, листвы усталый шорох.
Костер едва горит. И ты пришла.
Остывший прах ночного разговора
не предвещает ни добра, ни зла.
Напрасной жизни властного огнива
уж нет в его истлевшей глубине.
Немного пепла и немого дыма
– и это все, что видишь ты во мне,
до ветра первого, до первого порыва,
когда меня не станет на земле.
 

К содержанию

<<К ОГЛАВЛЕНИЮ РАЗДЕЛА

Напишите Георгию Данилову!

вверх